Максим Кич : То, чего я не знаю.

What I don't know will never hurt me.

KMFDM "Missing time"

   От неожиданности я открыл глаза и закричал.

   Когда я увидел, что вишу под потолком и панцирной кроватью, то вцепился в изголовье двумя руками и закричал ещё громче.

   Медсестра уронила стакан с водой, и он, разбившись о потолок, разлетелся радужными искрами.

   Осколки и брызги устремились к полу, но потом неведомая сила потянула их обратно вверх и мир за мгновение стал на своё место.

   Стекло и вода на полу. Пыль в пятнах солнечного света. Резкий кисло-пряный запах вездесущей болезни. Синкопы пульса, подзвученные аппаратом жизнеобеспечения. Блик на матовой плоскости выключенного телеэкрана.

   Я родился.

   В тридцать с лишним лет.

   Мне принесли мой паспорт, страховое свидетельство и кредитку. Три кусочка пластика лежали на тумбочке рядом с портативным картоприёмником – такие обычно носят милицейские патрули – а я всё не решался их просмотреть. Прошло, наверное, полчаса, прежде чем я взял в руки синий прямоугольник с золотым гербом и вставил его в щель прибора.

   Меня, как оказалось, звали Юрой.

   А потом пришёл доктор – приземистый мужичок с куцей бородкой. Он подслеповато щурился на показания приборов и подробно объяснял мне, насколько велико моё везение.

   "Минута, две и остаток дней вы провели бы на положении комнатного растения"

   Я сказал, что ничего не помню. Доктор развёл руками и сказал, что они сохранили всё, что смогли, а на оставшееся – воля Господа нашего Иисуса Христа. И добавил, что, возможно, в церкви Новых Истинных Вестников я смогу обрести смысл для новой полноценной жизни.

   Я кивнул в ответ и отрубился.

   Выписали меня через неделю. Доктор, как и неделю назад, нервно скрёб бородку и утверждал, что я решительно иду на поправку. А я всё также ничего не помнил. Большую часть знаний о себе я почерпнул из собственного паспорта.

   Впрочем, другой врач, массивный бодрячок в стёклах очков которого всё время роились наведённые портативной декой мороки, уверил меня, что я – счастливчик и мне, по крайней мере не надо втолковывать банальных познаний по поводу того, что Земля круглая, а нужду надо справлять в специально отведённых для этого местах.

   Я полностью с ним согласился.

   А потом мне дали упаковку таблеток, рецепты, по которым я мог купить себе ещё лекарств, и обещание, что память вернётся через некоторое время. Я всё так же тупо смотрел на людей в белых халатах и пытался уцепиться за кружившие в голове смутные образы. Словно хомяк, который пытается вылезти из трёхлитровой банки.

   Нет света. Стук сердца в груди. Страшно. Крик. Люди. Родное. Тепло. Покой. Два сердца – как раньше. И почти так же тепло. Воспоминание о слепящем холоде. Крик. Шёпот. Покой.

   Когда я вышел на улицу, я чувствовал себя так, как если бы высадился на чужую планету. Нет, амнезия не затронула моих познаний об окружающем мире, но то, что я когда-то встречал каждый день, теперь я видел словно впервые.

   Солнце высоко в безоблачном небе разбивается о воду сотней слепящих точек. Мальчишка разогнавшись по берегу с тарзанкой в руках описывает над водной гладью широкий полукруг и, отпустив сделанную из топорища рукоять, падает навстречу своему отражению. Мальчик и отражение от столкновения разлетаются на тысячи радужных брызг. Тарзанка, лишившись пассажира, взмывает вверх и плотно наматывается на сук.

   После больничной монохромности буйство красок било в глаза. Июньская зелень, пестрота наружной рекламы, калейдоскоп одежд и причёсок. Разноцветный вихрь закружил меня и я стоял некоторое время в его эпицентре, пока всё не стало на свои места.

   Отравленные сизым городским туманом деревья с тусклой, желтоватой листвой. Ожесточённые натянутые улыбки на рекламных мониторах и потухшие глаза в каждой новой волне людского прибоя.

—Юра, я не хочу жить,— усталый взгляд девушки.

   Пейзаж: окраина города, индустриальные руины. Сумерки спускаются на остовы цеховых помещений. Осень.

—-Это не нам решать. Пусть пройдёт время и всё станет на свои места.

   Я даже немного расстроился, но нахлынувший серый мир почему-то оказался мне ближе, чем изначальный яркий лубок. Он проник через поры кожи куда-то вглубь души и пустил там корни. Почему-то захотелось плакать и смеяться одновременно. Потом я понял, что цвета окружающего мира остались прежними, но я воспринимаю их абсолютно одинаково, что чёрный, что белый, что зелёный, как если бы это была информация о разложении картинки на три цветовых канала. Серость, впитав, тем временем, все соки моей души, расцвела пышным цветом ослепительной ярости. Я ненавидел этот город с нависшим над самой головой небом.

   Потом, в какой-то единый момент устал ненавидеть. И, вообще, устал.

   Земля давила на ноги всей своей непомерной массой. Она вбивала меня в свинцовый потолок, накрывший собой дома, перекрывший доступ света и воздуха. Я задыхался.

—Так ты ей сказал, что всё станет на свои места?

—-Да.

—Похоже ты ей солгал.

—Нет. Это она мне не поверила...— под ногами – несколько истоптанных плит. Гранитная крошка,— ...к сожалению.

   А потом вдруг кислород снова хлынул в лёгкие. Я захмелел и тысячи цветов и оттенков проявились, словно заново родившись где-то в глубине перспективы. Это была странная беспричинная радость, я шёл вниз по проспекту, а меня со всех сторон окружали призраки воспоминаний. Бессмысленных, бессистемных.

   Свой дом я нашёл без посторонней помощи - ноги сами привели меня к нему, пока моё сознание блуждало по лабиринтам забытой жизни. Память действительно возвращалась, но всё, что я вспоминал было безымянным, лишённым сюжета.

   Домофон меня признал. Сигналы от встроенной в дверной косяк камеры пробежали по синапсам нейронной сети и выдали, в конечном итоге, мой идентификационный номер.

   "Личность опознана. Проходите"

   Про нейронную сеть я помнил. А вот помнил ли я номер квартиры? Можно было, конечно, обратиться за помощью к собственному паспорту, но спортивный азарт сделал своё дело.

   Лифт. Домофоны, безусловно, отсеивают большую часть вандалов, но и среди туземцев этого добра всегда хватало с избытком. Наскальная живопись хай-тек. Своеобразный, ни на что более не похожий примитивизм рукописного графити.

   И моя квартира там, где ей, собственно говоря, и полагалось находиться. Дверь была открыта – внутри оказался бравый парнишка из охранки, подключённый к моей деке. Дека, похоже, работала в режиме морока, так что парень при виде меня тут же отключился и выдернул из аппарата цветастую нанокарту симулякра.

—Юрий Литвин?— поинтересовался он, бочком придвигаясь к лежащему на столе разряднику.

   Я протянул ему паспорт. Охранника удовлетворила законсервированная ламинатом голограмма – картоприёмник так и остался висеть на его поясе между кобурой и наручниками.

—Добро пожаловать домой,— усмехнулся он,— у вас неплохая дека.

—Наверное,— я пожал плечами,— надо будет проверить...

—Ах да,— страж снова расплылся в улыбке,— меня предупредили. Счастливого вам дня.

   И ушёл.

   А я остался. Что-то в глубине меня подсказывало, что в этом месте я провёл, возможно, годы – то ли запах, то ли совокупность оттенков – но сознание, как могло, противилось этому чувству.

  Чтобы хоть как-то отвлечься, я подошёл к деке. Серебристый параллелепипед размером с томик энциклопедии: щель картоприёмника, два светодиода, порты для нейроконнекторов. Сенсорная клавиатура – признак профессионального устройства. Названия предметов и их предназначение проявлялись в памяти, словно изображение на мгновенной фотографии – выплывали из белёсого тумана забвения, обретали цвет, контраст и резкость.

   Я позволил рукам сделать привычную для них работу. Руки извлекли из ящика стола троды, подключили их, водрузили на мою голову и нажали на запуск.

   Мир свернулся агонизирующими протуберанцами и я начал своё падение в информационную бездну. В какой-то момент в моей голове щёлкнул неведомый мне тумблер и наведённая декой галлюцинация сменилась не то сном, не то болезненно реалистичным воспоминанием.

   Воспоминанием боли. Воспоминанием о том, как гудящая пестрота кипящего цифрового кошмара превратила мозг в подобие рождающейся Вселенной. Миг Большого Взрыва, растянувшийся непреодолимой бесконечностью, разом затрагивал все болевые рецепторы. И настоящие руки, которых я, по всем законам, не должен был ощущать, силящиеся стянуть с головы терновый венец электродных нейроконнекторов. Вспышка солнечного света сквозь безвременье кислотного калейдоскопа и сотни сверкающих осколков на фоне неумолимо растущей серой плоскости.

   Видение рассеялось.

   Этим Сеть отличается от симулякра – в силу экономии трафика. Оптоволокну не под силу передавать терабайты образных кодов.

   Как будто вернулся из долгого плена.

  Я прильнул к одной из магистралей и течение понесло меня вперёд - узловые вектора на периферии зрения подсказывали мне возможные варианты. Несколько рекламных призраков прицепились к образному ряду но я смёл их одним движением.

   Едва я это сделал, пришло ощущение всех подгруженных в мою систему программ. Леденящий холод фильтров и свёрнутая в тугие клубки плазма боевых модулей. Всевидящие глаза сканнеров, готовые открыть новые окна для восприятия цифрового мира. И целый рой вспомогательных блоков, который не требовал моего вмешательства, но, тем не менее, напоминал о своём присутствии ненавязчивым гулом.

   Во мне жил целый арсенал почти что умных программ, которые только и ждали, чтобы я их применил.

   И я, чёрт возьми, применял их.

   Я, Юрий Литвин, системный пёс.

   Я, Юрий Литвин, системный пёс, который ушёл на свою последнюю охоту и не вернулся.

   Огромный мир упал на мои плечи и прижал к земле титаническим весом прожитых лет. Я и сам не заметил, как дал команду на отключение.

   Темнело.

   Я стоял у окна, смотрел на то, как неоновая вывеска меняет цвета и курил. Первая за несколько месяцев сигарета закрутила в голове озорную круговерть, а я всё стоял и смотрел на мерцающие неоновые трубки. Невыносимо хотелось напиться.

   Хриплая полифония в прихожей – я не сразу опознал в ней дверной звонок. Сработавшая привычка заставила чуть скосить глаза в сторону – так чтобы часы вывели на глазной нерв текущее время.

   20:12:57

   На пороге стояла девушка в коричневом пальто. Чуть вьющиеся волосы, симпатичное округлое личико.

—Чем обязан?— поинтересовался я, будучи практически на сто процентов уверенным в том, что незваная гостья ошиблась дверью.

—Юрий Литвин?

   Я кивнул.

—Разрешите?

—А вы, собственно говоря, кто?

—Я – психолог.

—А я не звал психолога. Я вообще никого не звал. Тем более, что меня сегодня благополучно выписали и, стало быть, ни в какой врачебной помощи я не нуждаюсь.

—Вы уверены?

—Абсолютно.

—Тогда давайте считать, что я – ваша соседка и зашла... скажем... одолжить шнур "сорок девять на нейро".

—Нет. Давайте по порядку. Я сомневаюсь, что наша родная медицина так разбрасывается кадрами в нерабочее время. Кто вас прислал?

—Вы что-нибудь слышали о "со-чувствующих"?— она именно так и произнесла, с дефисом.

—Нет. Или вы имеете в виду эмпатов?

—Да, я имею в виду именно эмпатов.

—И вы – одна из них.

—Если это для вас важно, то – да.

—При исполнении, стало быть. А я то думал, что эмпаты только суицидальщиков с синдромом информационного переполнения пасут.

—Может всё-таки продолжим разговор по одну сторону порога?

   Я отступил вглубь прихожей и помог гостье снять пальто.

—Если это так вас волнует, то эмпаты имеют определённый моральный кодекс, в котором, помимо обычного "не навреди" есть ещё масса условностей, которые и определяют их практику. В некотором роде, мы сами выбираем, с кем нам работать.

—Весьма любопытно. Но какое отношение это имеет ко мне? Суицидальных порывов я за собой не наблюдаю, а всё остальное, если мне в очередной раз не изменяет память, вашу братию не интересует.

—Зачем так?— кажется, я и раньше встречал эмпатов. По крайней мере взгляд визитёрши, который, казалось, разбирал меня по кусочкам, и скармливал эти кусочки скрытому под каштановой шевелюрой анализатору, был мне знаком,— Эмпатия – это дар. На самом деле, это не только способность к анализу – это способность контроля. И мы считаем себя, в некотором роде, виноватыми перед теми, кто подобным даром не обладает. Честно говоря, я не нахожу за собой вины, но, тем не менее, у меня есть свои причины действовать согласно общего кодекса.

—И, всё-таки, при чём здесь я?

—У вас – провалы в памяти, вызванные поражением мозга боевыми программами. Кроме того, вас буквально выдернули с того света после того, как вы сверзились из этого самого окна,— девушка кивнула в сторону прямоугольника, который, повинуясь циклам наружной рекламы, окрасился в салатовый цвет,— я хотела бы просто немного поговорить с вами и убедиться, что помощь эмпата вам действительно не нужна.

—Вы, кстати говоря, ещё не представились,— заметил я.

—Анна. Если не возражаете, перейдём на "ты" – в некотором роде это упростит задачу.

—Ну тогда давай на "ты". Что ты хочешь знать?

—Ничего я не хочу знать. Это только мешает. Собственно говоря, я солгала, представившись психологом. Среди эмпатов вообще почти нет людей с психологическим образованием. Большинству из нас это бы навредило.

—То есть вы все – дилетанты.

—Для тебя это важно?

   Я пожал плечами.

—Чаю хочешь?— почти автоматически предложил я и тут же понял, что не знаю, есть ли вообще у меня заварка.

—Не откажусь,— улыбнулась Анна.

   Однако же мне повезло: пачка чая лежала именно в том месте, которое мне подсказала моторная память. Когда я вернулся с двумя пластиковыми кружками, моя гостья перебирала музыкальные диски.

—Интересная коллекция. Вот KMFDM, например, сколько лет эта группа не существует?

—Лет сорок,— это я помнил.

—Ретро... King Crimson... Древние записи!

—У меня странные вкусы, как я понял.

—Вообще, ты уж извини, просто у нас есть хороший доступ ко многим базам данных, многие вещи могут показаться странными. Ты ведь обслуживал конструкт "Сцилла", не так ли?

—Я стерёг "Сциллу". Как видно – не очень хорошо.

—Принято говорить "стерёг"?

—Угу.

—И ты неплохо зарабатывал. Ты мог позволить себе перебраться в центр, купить хорошую квартиру.

—В этом не было смысла. Большая квартира для одного человека - что я в ней буду делать? Устраивать ралли "кухня-толчок" на офисных креслах?

—Ты думаешь, что всегда будешь один?

   Чёрт возьми, эта девчонка вырывала из забытья такие куски моей памяти, которые, как мне казалось, были навсегда утеряны. И лучше бы они так и не вспомнились.

—Я знаю, что всегда буду один. Мне это нравится.

—Но ты боишься пустых пространств.

—Наверное, это какой-то старый детский комплекс,— я пожал плечами.

   Ряды пустых театральных кресел в актовом зале районного Дома Культуры. Хаос оставленных на сцене вещей: стулья, разноцветные фанерные кубики, скамьи. Воркование голубей на чердаке отражается от стен огромного пустого помещения наполняя всё вокруг нереальным фоном ревербераций.

—Ты помнишь своё детство?— спросила Анна. Мне показалось, что её голос прозвучал где-то внутри меня.

—Смутно... Отдельные кадры... Родители были в постоянных разъездах, а меня куда только не кидало. Сейчас и подавно всё перепуталось.

—Хорошо. А теперь представь себе тепло.

—Не понял.

—Ну... ощущение тепла. Попробуй закрыть глаза и почувствовать это.

   У меня получилось не сразу. Но выпитый горячий чай несколько помог мне в этой задаче. Тепло разлилось от диафрагмы по всему телу и почти сразу же потянуло на сон.

—Угу,— промурлыкал я, инстинктивно сворачиваясь калачиком.

—Хорошо, а теперь какая картинка ассоциируется у тебя с этим ощущением?

—Тёплый клетчатый плед,— брякнул я не задумываясь и тут же открыл глаза,— Слушай, зачем всё это?

—Просто так,— девушка развела руками,— интересно.

—Пришла поиграться с бедным больным человеком?

—Считаешь себя бедным и больным?

—Бедным точно не считаю. Мне, в принципе, при моих претензиях денег хватит ещё лет на десять, при условии, что за это время я не найду себе работы.

—А больным?

—Слушай, я это просто так сказал.

—Можно ещё пару глупых вопросов?

—Валяй.

—Зима, падает снег, вечер. Ты идёшь по улице и видишь, что на пустыре, растёт цветок. Что ты сделаешь?

—Это что, тест на репликанта?

—Это просто отвлечённый вопрос. Так что ты сделаешь?

—Но это невозможно.

—Скажем так, это гипотетическая ситуация. Допустим, там проходит теплотрасса.

—Скорее всего пройду мимо. Но, может быть, заберу его с собой – в конце концов в доме обычно теплее.

—Угу... А теперь, какая у тебя ассоциация со словом "собака"?

—Будка, цепь и колючая проволока вдоль забора.

—То есть, это сторожевая собака.

—А для чего ещё существуют собаки?

—Ты бы завёл себе собаку?

—Нет. У меня вообще плохо приживается разного рода зверьё.

   Анна поправила жилетку... Как-то странно она у неё сползала на бок. И вообще, странно, что она пришла вечером – как-никак уже десятый час пошёл, а район у меня далеко не центральный.

—Анна, будь добра,— я подался чуть в сторону, чтобы выиграть немного пространства для возможных манёвров,— выложи пистолет на стол и расскажи, зачем ты здесь на самом деле.

   Девушка усмехнулась. И вынула из внутреннего кармана автоматический пистолет с глушителем.

—Можешь не волноваться,— сказала она,— Мне он сегодня не понадобится.

—Но ты его не для остроты ощущений с собой таскаешь. И, что-то мне говорит, что ты не эмпат.

—Эмпат. Но я не состою в Ордене.

—Работаешь на синдикат. Но я думал, что...

—Нет. "Сцилла" не была основным сервером. Более того, у нас всегда есть бумажные копии всех финансовых документов, так что мы восстановили все потери по взломанным счетам. Хозяевам было интересно, не был ли ты соучастником – собственно говоря, твою деку проверили сразу же после атаки, но там читаемой информации было не больше, чем в твоём черепе. Теперь твоя память почти полностью восстановилась и послали меня.

—А что с... с Денисом и Настей.

   Анна засунула руку под жилетку...

—Только медленно,— я положил руку на пистолет.

   ...и осторожно извлекла оттуда несколько фотоснимков.

   На первом же я узнал Дениса. У него было весьма удивлённое лицо. Вероятно, он удивился отсутствию тела.

—Это нашла германская корпоративная полиция. Голова была отделена чем-то очень острым и, в придачу, тонким. Скорее всего, мономолекулярной нитью. Хотя, может быть, и катаной.

   Следующие снимки запечатлели тело с различных ракурсов. На последнем снимке – он отличался поразительно мерзким качеством – была Настя. В камуфляже посреди какого-то полигона.

—Я творю разрушение.

—Я - тоже. Я – пёс.

—Твоя Настя работает на молодую китайскую группировку. Они сделали ставку на современные технологии и отсутствие каких бы то ни было правил игры. У нас таких людей называют "отморозками".

   Я сидел, тупо разглядывая обои и в голове у меня было пусто-пусто.

—Она пыталась использовать тебя... Потом использовала Дениса. А потом и он перестал быть ей нужен. Вот и всё. Теперь она укрывается где-нибудь на понтонных городах или в Южной Америке, но у неё есть риск провести там остаток жизни.

—Припеваючи.

—Сомневаюсь. Мы смогли сжечь большую часть её счетов – по крайней мере те, которые вычислили после анализа атаки на "Сциллу".

   Я встал, прошёлся по комнате туда-сюда - мои руки дрожали.

—Мне всё равно не верится.

—Не веришь, что она тебя предала? Что всё изначально было подстроено? Человеческая душа – это занятная помесь из нейронной сети и биохимии. Эмпатия, например, во многом основана на феромонах и спонтанной моторике. Есть определённые активные вещества амфетаминового ряда, которые могут быть использованы в качестве идеального приворотного зелья. Собственно говоря, будучи введёнными в организм – не важно каким способом – они могут сымитировать... скажем так... любовь. Большую, светлую и идентичную натуральной. Как бы в обход головного мозга.

—Настя ввела мне эти вещества?

—Не знаю. Может быть ты подсознательно хотел встретить такого человека, а она просто сыграла на твоём образном ряде. Среди людей её профиля полным-полно первоклассных эмпатов. Мы ведь читаем человека, как открытую книгу – ещё и заметки на полях оставлять можем,— тут Аня показалась мне немного печальной,— Я рада, что мне не пришлось тебя убивать.

—А убила бы?

—Я – нет. В пистолет заряжены парализующие пули. Но после меня пришли бы другие ребята и... в общем ты бы пожалел, что я бы тебя не убила.

—Зябко что-то, от всей этой истории,— неожиданно для себя сказал я,— такое чувство, что если кто и приходит в мою жизнь, то с пистолетом в кармане.

—А ты не переживай,— Аня провела ладонью по моей щеке. Ладонь была тёплой и мягкой,— Ты – хороший человек, но тебя подводит твой тепловой тропизм... Надо уметь не верить всем подряд. Мне можешь верить.

   Потом я стоял и смотрел, как она собирается, как сужается жёлтая полоска света, пробившаяся между косяком и входной дверью и слушал, как затихают шаги на лестнице.

   Следующее утро было промозгло дождливым. Мелкие капли, казалось, просачивались сквозь поры небесной тверди и всё никак не хотели падать на землю.

   Квартира показалась вдруг огромной ледяной пустыней. Но я, как бывало уже много раз, заставил себя встряхнуться и заняться хлопотами по хозяйству.

   Беглая ревизия холодильника установила отсутствие каких бы то ни было продуктов за исключением вздувшейся банки рыбных консервов. Так что я накинул куртку и двинулся по направлению к ближайшему магазину.

   Когда я вышел на улицу, я нащупал в кармане небольшой жёсткий прямоугольник. На поверку он оказался лотерейной карточкой, на которой маркером был написан телефонный номер. Имени не было, но я и так знал, чей это телефон.

   Лотерейная карточка была свежей и чёрная защитная полоса была не тронута. Я соскоблил её привычным движением и вдруг рассмеялся.

   А потом понял причину своего смеха и рассмеялся ещё громче, заставляя прохожих опасливо огибать самого счастливого неудачника в этом городе.

   Максим Кич                                                  Витебск, 04.08.03 - 12.08.03