Данихнов Владимир : Граффити

darkstrelok@mail.ru


1. 

Добротный забор, из  крепкого итальянского кирпича.  Он перегораживает
улицу от дома до дома. По бокам громоздятся старинные четырнадцати-  и
девятиэтажки, возле забора - два ржавых контейнера с мусором. Объедки,
картонные коробки, целлофановые пакеты и прочая дрянь не помещаются  в
контейнерах и персидским ковром покрывают разбитый асфальт. 

Чека наступает левой ногой в пакет со скисшим молоком и матерится. 

Картина,  нарисованная  toy-ем,  желторотиком:  перекошенный   фонарь,
бледное лицо Чеки и горы  мусора. Ингвар стоит рядом с  ней, задумчиво
глядит на серые широченные брюки девушки и спрашивает: 

- ЧЕка, откуда у тебя такой нейм? 

Чека матерится, отряхивая штаны, а потом говорит: 

- Не ЧЕка, а ЧекА! Как у гранаты. Ну, знаешь, бывают такие с чекой? 

-  Кульно, -  соглашается Ингвар.  Он улыбается  и в  его серебристых
очках-полосках отражается ущербная луна. Или это фонарь? 

- Ладно, - говорю я, - пора приниматься за дело. 

Чека смешно морщит носик: 

- Какое на фиг дело? Ты посмотри только, сколько здесь дерьма! К стене
не подобраться... 

Я смотрю на крепкую стену из итальянского кирпича. Наша "бомба"  будет
смотреться здесь идеально. 

Я некоторое время балуюсь, переключая вид на своих очках-проекторах. И
в  ультрафиолете,  и в  инфракрасе  стена идеальна.  Если  не считать,
конечно, проклятого контейнера. 

Вдалеке  воет  пес,  и  мне кажется,  что  наша  троица  одна во  всей
Вселенной. Что во всем мире только этот тупик и мы. 

Чека матерится. Ингвар улыбается, засунув руки в карманы  ярко-красных
шароваров. Он  самый молодой  в нашей  команде, ему  только пятнадцать
лет. Но он уже признанный писатель в среде граффитистов. Я пытался  на
него выйти месяца  два. Уговорил вступить  в команду, правда,  быстро.
Инвар сразу загорелся идеей поставить на место остальных  граффитистов
Города. 

Я говорю: 

-  Это лучшая  стена в  городе. Это  лучшая стена,  с которой  просто
необходимо начать! 

Ингвар подмигивает Чеке и говорит: 

- Тогда нам придется поработать мусорщиками! 



Мы работаем час или около того - луна успевает пробежаться по  кусочку
неба у нас над головами от одной крыши к другой. Мы разгребаем  мусор,
толкаем  контейнер.  Все  в  деле,  даже  Чека.  Она  морщится,  пиная
кроссовком  ржавый мусорник.  Попадает ногой  в сгнившие  картофельные
очистки, но не  обращает на это  никакого внимания. Даже  не ругается,
что на Чеку совсем не похоже. 

Потом  у  нее  из  заднего кармана  выпадает  баллончик  с  краской, и
девчонка все-таки матерится, но получается у нее это весело и  звонко.
У меня поднимается настроение, у Ингвара, кажется, тоже. Мы смеемся. 

Чека наклоняется за баллончиком.  Это отличный спрей: тридцать  баксов
за  банку, фосфоресцирующая  токсичная краска  "Серебро-5" фирмы  "Арт
-Лоджик". Естественно, денег у Чеки на такую ни за что не хватило  бы.
Она позаимствовала баллончик в центральном универсаме. Это  называется
to rack some cans. 

Чека  долго  не хотела  быть  членом команды.  Она  одиночка, одинокая
волчица, чуть ли не единственная девушка-граффитист в Городе. Я  ходил
за ней по пятам, наверное, полгода. 

Контейнер  будто  бы  прирос  корнями  к  асфальту,  но  мы продолжаем
настойчиво  отталкивать его  от забора.  Он все-таки  поддается, и  мы
садимся прямо на асфальт, чтобы отдышаться и покурить. Смотрим друг на
дружку и улыбаемся: у Ингвара к куртке прилипла банановая кожура, Чека
платком пытается стереть с брюк  пятна от кетчупа и кислого  молока. У
меня кроссовки в чем-то коричневом и совсем не хочется выяснять, в чем
именно. 

Чека достает пачку сигарет, протягивает нам. Закуриваем. 

Сигаретный дым смешивается с фонарным светом и уносится сквозняком вон
из тупика. Тихо, только где-то далеко шумят машины. Я сижу на асфальте
и  любуюсь  Чекой.  Любуюсь ее  светлыми  волосами,  маленьким родимым
пятнышком  возле правой  брови и  стильным изображением  "лимонки" на
щеке. Тату делал сам Федосевич, парень с западного. Я не знаю, сколько
Федосевич  берет  за  свою  работу   и  не  хочу  знать,  как   с  ним
расплачивалась Чека. Все, что я хочу, это просто сидеть на асфальте  и
любоваться  ею. Ее  соломенными волосами,  темными глазами  и тонкими
губами. Губами, в которых зажата сигарета. 

Ингвар говорит: 

- Мне не нравится название нашей команды. 

Он чешет нос левой рукой и произносит: 

- Давайте придумаем другое. 

Чека сильно затягивается и цедит: 

- Слушай, Инга,  не надо, а?  Мы вчера целый  день выдумывали название
для  команды.  Скурили, наверное,  полкило  травы, пришли  сюда,  а ты
теперь говоришь: давай придумаем другое? 

Ингвар хмурится: ему  не нравится, что  Чека назвала его  Ингой. Но он
все-таки побаивается девчонку, поэтому говорит тихо: 

-  Я  хотел что-нибудь  боевое...  например, "черная  смерть"  или что
-нибудь в этом роде... 

Чека сплевывает: 

- Инга,  ты, конечно,  настоящий солдат  и все  такое, но все-таки еще
малыш. Главное,  не в  названии, а  в том,  что мы  за собой  понесем.
Правда, Макс? 

Макс - это я. На самом  деле меня зовут вовсе не Максим,  просто Макс 
- это max. Максимум. Эту кличку придумал я сам, лет пять назад.  Тогда
мне было столько же лет, сколько и Ингвару. 

- Правда, - говорю. - А теперь давайте разгребем это дерьмо под ногами
и приступим. Начнем нести свою правду в этот Город. 



Только два цвета: черный и серебряный. 

Черный как ночь, когда на небе нет звезд и луны, и ты сидишь в  темном
-темном чулане, закрыв глаза. 

Серебряный как свет звезд  в темном-темном небе. Серебряный,  как если
бы звезды сплошным  ковром укрывали небо.  Серебряный, как если  бы мы
были в центре Галактики. 

Баллончик  с серебряной  краской в  руках у  Чеки. У  нас с  Ингваром 
- черная. 

Мы не рисуем - мы танцуем. 

Мы двигаемся, словно под кайфом, разрисовывая кирпичную стену. 

Краска  прожигает  дорогой итальянский  кирпич,  придавая нашей  бомбе
объем. Серебро и вечная тьма плавят превосходный итальянский кирпич. 

Это лучшая стена в нашей жизни! 

Я кричу, переключая очки-проекторы в режим ультрафиолета: 

- Клево! 

- Cool! - кричит Ингвар. 

Ингвар - писатель  со стажем. В  его тэгах и  писах всегда преобладала
скандинавская тематика. Отсюда и  кличка. Ингвар пишет викингов  в хип
-хоповских шапочках.  Ингвар рисует  руны кириллицей.  Ингвар -  очень
талантливый писатель. 

Мы плавим кирпич и на стене проявляется "бомба". На стене  проявляется
название нашей команды. 

Чека правит  серебром. Ее  движения, резкие  и рваные,  напоминают мне
полет гранаты.  Гранаты без  чеки, которая  вот-вот взорвется. Которая
лежит на земле, дергается, крутится  вокруг своей оси и ты  понимаешь 
- еще секунда и она рванет. Разнесет твою жизнь в клочья. 

Серебро  вплавливается  в  кирпич,  образует  затейливые  узоры, жжет,
кажется, саму основу бытия. 

- Рулез! - кричит Чека. 

Я меняю насадку на  баллончике. Пара капель токсичной  краски попадает
мне на руку, и я стряхиваю их. Ничего страшного, оказавшись на воздухе
краска превращается в "кислоту" только через секунду. 

Мы рисуем. 

Мы танцуем. 

В редких  окнах зажигается  свет и  оттуда доносится  мат рассерженных
людей. Людей, которым мы не даем спать. 

Мы - неограффитисты. Нам  не надо рисовать "объемное"  граффити. Объем
придает сама краска, разъедая материал. 

Главное, не переборщить. Главное, правильный угол наклона  баллончика.
Главное, чтобы не дрожала рука. Главное, чтобы была хорошая краска. 

Главное, конечно, вложить душу. 

Еще минута и на стене - черно-белая "бомба". Название нашей команды. 

"Predators" 

Хищники. 



2. 

Я стою возле большого настенного  зеркала в прихожей и смотрю  на свое
отражение. В спальне натужно храпит мать - она не может выйти из запоя
уже  неделю.  В зале  нагромождение  старой мебели,  пивных  бутылок и
шприцев. Я не колюсь, но  среди моих дружков встречаются и  такие, что
без дозы жить не могут. 

Отражение  хмурится. Отражение  намекает, что  мне надо  побриться. У
отражения черные круги под глазами. 

Последний месяц отражению удается поспать очень редко. 

Последний месяц  на "хищников"  охотятся все  граффитисты и экстремалы
города. Нам объявили войну.  Мы переходим все границы,  нарушаем чужую
территорию.  Перечеркиваем   черными  крестами   чужие  тэги.   Плавим
"кислотной" краской чужие бомбы и писы. 

На отражении мятая серая майка и семейные трусы - оно совсем не похоже
на Макса, лидера самой знаменитой команды города. 

Я плюю  в отражение  и ухожу  в зал.  Перешагиваю расшатанные  стулья,
пустые ящики из-под пива и выхожу на балкон. 

Мой дом находится  на холме, а  я живу на  четырнадцатом этаже. Отсюда
видно полгорода. До рассвета совсем чуть-чуть, и город кажется черным,
страшным пугалом. Неоновые вывески и голореклама пытаются хоть немного
раскрасить его, но у них это плохо получается. У меня чешутся руки.  Я
хочу кинуться к шкафу, достать баллончики и выйти на улицу - расписать
свой город. 

Темно и тихо, только где-то кричит девушка и матерятся панки. 

Темно и тихо, только  шумит фабрика "Чистый воздух",  которая пытается
подарить городу хоть немного  кислорода. С балкона фабрика  напоминает
черного спрута, который протягивает свои щупальца во все концы города. 

Метрах  в ста  по надземке  проносится серебристый  монорельс. На  его
жирном боку мой тэг, моя личная подпись. Тэг сделан обычной краской, а
не "кислотной".  Я вовсе  не собирался  гробить несчастных пассажиров,
поэтому,  рискуя жизнью,  забирался в  отстойник для  поездов с  тремя
баллончиками простой, самой обычной, краски. 

Ветерок  обдувает  мое  разгоряченное лицо,  и  в  этот момент  звонит
видеофон. 

Самый  дешевый  видеофон,  что можно  купить  на  радиорынке. "Samsung
VF100". 

Я  достаю его,  включаю. С  экранчика на  меня глядит  лицо Чеки.  Она
говорит: 

- Макс, надо срочно поговорить. 

- В чем дело? - спрашиваю. 

Очередной монорельс  проносится мимо.  Прохладный ветерок  дует мне  в
лицо.  Все  было бы  прекрасно,  если бы  ветерок  не пах  техническим
спиртом и бензином. Если бы он не пах канализацией и грязными носками. 

Чека очень красивая,  и сейчас почему-то  спокойная. Совсем на  нее не
похоже. Ни одного матерного слова! Я настораживаюсь. 

Она говорит: 

- Макс, тебе не кажется, что мы слишком далеко зашли? 

Я пытаюсь что-то сказать, но Чека перебивает меня: 

- Встречаемся через полчаса на заднем дворе клуба "Точка", ок? 

Я растерянно киваю. 

Фигово, но я готов пойти ради Чеки хоть на край света. Когда я вижу ее
лицо, у меня отключается мысль. Я перестаю пользоваться мозгами. 

Чека отключается, и я готов на все, лишь бы снова увидеть ее лицо. 



3. 

Ее лицо абсолютно спокойно. Не  знаю, смог бы я оставаться  спокойным,
если  бы мне  в затылок  упиралось дуло  9-и миллиметрового  пистолета
"Глок". 

Обладатель пистолета - крепкий мужик в черном костюме и черных  очках.
Он на полторы головы выше Чеки, и в полтора раза шире девчонки. 

Рядом еще два  мордоворота в таких  же костюмах. На  асфальте под ними
лежит Ингвар. Его рвет прямо на асфальт. Мальчишку рвет кислой  слюной
вперемешку с кровью, а его оранжевая куртка вся в бурых пятнах. 

Внутренний  двор клуба  "Точка" -  тихое местечко.  Здесь ничего  нет,
кроме огромных пластиковых коробок, ржавых кондиционеров, сваленных  в
кучу, и забора из колючей проволоки. Еще здесь ночуют дефекты,  ребята
которые переработали на химических и атомных предприятиях. Они слишком
старые, чтобы не  работать, и слишком  больные, чтобы работать  и быть
гражданами Города. 

Все это проносится в моей голове со скоростью монорельса. 

Предводитель  мордоворотов,  худосочный юноша  в  идеально отглаженном
черном  костюме.  Он  смотрит  на  меня  ласково,  и  я  гляжу  в  его
болезненно-желтое лицо  и черные  очки, в  которых отражается неоновая
реклама. 

Темно и тихо, только из клуба доносятся вопли электронной музыки. 

Кто-то кричит: 

- Давай, Sammy! 

Сэмми - лучший танцор лунного брейк-данса. Никто не сделает "Свечу"  в
условиях  низкой гравитации  лучше него.  Никто не  отстрочит степ  на
потолке стильнее, чем он. 

Я спрашиваю: 

- Что вам нужно? 

Предводитель  мордоворотов  улыбается,   и  я  вижу   его  белоснежные
искусственные  зубы.  В  них  тоже  отражается  неоновая  реклама.  Он
говорит: 

- Меня зовут Крид, Макс. Я просто хотел познакомиться с "хищниками". 

Ингвар ползает по земле, отхаркиваясь кровью, в затылок Чеки упирается
ствол, а это бычье утверждает, что оно просто хотело познакомиться! 

В правом кармане брюк у меня миниатюрный GAT. У меня дрожат руки, но я
верю, что все-таки успею выстрелить в наглую рожу Крида, если что. 

Но дуло продолжает упираться в затылок Чеки, и я сдерживаюсь. 

У Крида  короткая стильная  стрижка, он  совсем не  похож на  обычного
уличного бандита. Быть может, легавый? 

-  Меня зовут  Макс, -  говорю. -  Теперь мы  знакомы? Отпустите  моих
друзей. 

Я добавляю, вспомнив правила этикета: 

- Пожалуйста. 

Крид качает головой и говорит: 

- Не так быстро, Максик. Я слышал, что вы лучшие граффитисты в городе.
Мне нужна ваша помощь. Нарисовать кое-что. 

- Это называется "написать", не нарисовать, - говорю. 

Еще я говорю: 

- Вы могли бы просто найти нас и заплатить за работу... 

Крид смеется, заложив руки за спину. Он хохочет и произносит: 

- Не думаю, чтобы вы согласились за деньги. Это очень... ответственный
рисунок. 

Потом он говорит совершенно серьезно: 

- Мы - революционная группировка, которая борется за права дефектов  и
прочих угнетенных слоев общества. 

В темном углу валяется один из таких дефектов. У мужчины лицо изъедено
язвами,  и  не  понять,   сколько  ему  лет.  Мужчина   хрипит  что-то
неразборчивое, но революционеры не делают и попытки, чтобы помочь ему. 

Крид говорит: 

-  Мы свергнем  прогнившее правительство  и дадим  людям то,  что они
хотят! 

Пистолет у головы Чеки. Избитый до полусмерти Ингвар. 

Что хотят люди? 

Крид зевает и произносит: 

- Короче говоря, вы должны забраться на верхний этаж муниципалитета  и
изобразить  на стене  некий лозунг.  Люди увидят  его, поймут,  что и
экстремалы на нашей стороне, и пойдут за Партией. Все ясно? 

-  А  если  мы  попросим наших  друзей  помочь  надрать  вам задницы? 
- спрашиваю я хмуро. 

Крид хохочет: 

- Мальчик мой... да вы же сами виноваты... У вас не осталось друзей  в
этом Городе! 

- Все ясно? - снова спрашивает он. 

- Что ж тут непонятного? - отвечаю. 

Крид кивает и говорит: 

- Вот  и отлично.  Ваш малец  останется с  нами в  качестве заложника.
Встречаемся  завтра  в  полночь на  этом  же  месте. Готовьте  краску,
баллончики, что там вам еще надо... 



4. 

Мы сидим  в на  скамейке в  вагоне монорельса  друг напротив друга. Мы
молчим, и я смотрю в темные глаза Чеки. Она сидит очень тихо и  совсем
не матерится.  Словно это  вовсе не  она, а  какая-то другая Чека. Мне
кажется, в ее глазах застыли слезы. 

Все-таки она очень испугалась. 

- Мы  можем не  возвращаться завтра  в полночь,  - тихонько произносит
Чека, наконец. 

Я молчу. 

Она смотрит мне в глаза и тоже молчит. Я слышу ее дыхание. 

Чека плачет и говорит: 

- Мы даже можем уехать из Города... насовсем... 

- Как  ты думаешь,  что я  на это  отвечу? -  спрашиваю. -  Инга тогда
умрет. 

Она  протягивает руку  и легонько  касается моих  волос. Я  смотрю на
"лимонку" на  ее щеке.  Весь вагон  изрисован тэгами  и бомбами,  но я
смотрю только на Чеку. Впервые мне наплевать на граффити. 

- Спасибо, что ты такой, Макс, - говорит Чека. 

Ее губы касаются моих, и я закрываю глаза. Кажется, что где-то  играет
музыка, но на самом деле это всего лишь шумит поезд. 

Темно и тихо... 

Мы целуемся. 

На моих губах остается вкус ее помады. Я открываю глаза и говорю: 

- Хочешь раскрою тайну? 

Она улыбается. 

Я говорю: 

- Это был мой первый поцелуй. 

Чека недоверчиво улыбается, и я говорю: 

- Правда-правда! 

Мне так хочется, чтобы  Чека сказала "И мой  тоже!", но она молчит.  И
правда, глупо думать, что во всем Городе есть еще один  двадцатилетний
девственник, для которого  до этих пор  не существовало ничего,  кроме
граффити. 

Чека говорит: 

- Они все равно нас убьют. Эти ублюдки ни перед чем не остановятся. 

Я говорю тихо: 

-  И мы  перессорились со  всеми граффитистами  города. Нам  никто не
поможет. 

Чека смотрит мне в глаза. 

Я смотрю на  стены вагона, изрисованные  тэгами. Все тэги  зачеркнуты,
кроме тех, что с нашими именами. Чека. Макс. Ингвар. 

Чека продолжает смотреть на меня, и я засовываю руку в карман. 



5. 

К  муниципалитету  нас  подвозят  на  огромном  черном  ховере  "BMW".
Высаживают в тихом переулке. Из освещения только две тусклые  лампочки
на проводах, протянутых с одного конца улочки в другой. 

"BMW"  пару  секунд  висит над  асфальтом,  потом  уносится прочь.  Мы
остаемся в шестером: я, Чека, Ингвар, два мордоворота и Крид. 

В руках  мордоворотов пистолеты-пулеметы.  Крид объясняет,  расхаживая
рядом с нами: 

-  Охраны там  кот наплакал.  Перестреляем всех,  потом поднимемся  на
самый верх. Вы быстренько сделаете свое дело и сматываемся. Все ясно? 

Ответ не требуется, и мы молчим. 

В переулке пахнет кошачьей мочой и почему-то формальдегидом. 

Крид в своем  черном костюме похож  на ворона, и  мы угрюмо глядим  на
него.  Я глажу  карман, в  котором раньше  покоился GAT.  Эти сволочи
обыскали меня и забрали вольер. 

Темно  и  тихо,  только ветерок  шуршит  по  асфальту пустыми  пивными
банками, да орет музыка в какой-то квартире, высоко над нами. 

Крид говорит: 

- Все получится. 

У меня  в руках  черная с  желтой полосой  спортивная сумка с надписью
"Sony Oxygen". В ней баллончики с краской. Еще несколько спреев у меня
в карманах. 

- Ну что, вперед, ребятни? - говорит, наконец, Крид. 

И  мы двигаемся  в путь.  Впереди Крид,  посередине мы,  а сзади  два
мордоворота  с  волынами. На  улице  темно, и  мы  уже издалека  видим
центральную  площадь,  мощенную камнем,  и  здание муниципалитета.  По
углам  грязной улочки  горит мусор  в контейнерах.  К мусоркам  жмутся
дефекты и греют  руки. Они с  опаской поглядывают на  нас. На дефектах
какая-то кошмарная,нелепая  одежда: рубища,  рваные куртки  с длинными
рукавами, вязаные шапочки, натянутые  по самую шею -  оставлены только
прорези  для глаз  и рта.  Наверное, это  чтобы никто  не видел  лиц,
изъеденных болезнью до самой кости. 

Мы шагаем  по улице  мимо дефектов,  и я  смотрю на  стены, исписанные
граффити. 

Мы все ближе к площади. Темные провалы окон провожают нас. 

Потом я  вижу надпись  на левой  стене, выполненную  в Wild style. Это
такой  стиль,  когда  все буквы  переплетены  между  собой, когда  все
сведено на пересечении  и ломаных линиях.  Прочитать очень сложно,  но
мне этого и не надо: я знаю, что там написано. 

"Ложись!" 

Мы падаем на землю, как раз в тот момент, когда лже-дефекты  стягивают
с себя маски и открывают огонь. 

Все происходит очень  быстро: мордовороты валятся  на асфальт прямо  у
моей головы, заливая улицу  черной кровью. Их лица  в тени, и я  этому
рад. Ни разу не приходилось смотреть в глаза мертвому человеку. 

Чека вскрикивает совсем рядом. 

Я осторожно поднимаю голову и вижу Крида, который схватил Чеку за  шею
и прижал к себе. Я вижу Крида, который кричит: 

- Больше ни шагу! Не приближайтесь! Я выстрелю! 

В его руках черный ствол, который готов продырявить голову Чеки. Я  бы
на ее месте помер со страху, но девушка снова спокойна. 

Лже-дефекты  останавливаются. Среди  них я  узнаю мун-брейкера  Сэмми,
граффитиста Лаки и многих других. У всех в руках оружие, все пришли  к
нам на помощь. 

Не смотря ни на что. 

Пахнет порохом и расплавленным асфальтом. 

Прямо  перед носом  я вижу  баллончик с  токсичной краской.  Наверное,
выпал из кармана, когда мы кинулись на землю. 

Крид вертится во все стороны вместе с Чекой и кричит: 

- Уроды!  Ублюдки! Да  вам всем  конец! Партия  не успокоится, пока не
перестреляет вас всех! 

Я касаюсь баллончика кончиками пальцев. 

Кто-то из лже-дефектов дергается, и Крид на мгновение убирает пистолет
от виска Чеки. Направляет его в сторону граффитиста. 

В этот момент я подхватываю спрей и кидаюсь к Криду. 

Нажимаю на кнопку. 

Краска попадает на лицо  революционеру, и он совершает  ошибку: вместо
того, чтобы стряхнуть ее, размазывает кулаком по лицу и матерится. 

А потом роняет пистолет и орет от нестерпимой боли. 

Он кричит еще  долго, чертовски долго,  пока краска впитывается  в его
лицо,  плавит переносицу,  разрушает гайморовую  полость, протекает  в
мозг. 



6. 

Мы втроем: избитый, весь в синяках Ингвар, я - сижу, скрестив ноги  по
-турецки - и заплаканная Чека лежит у меня на коленях. 

К нам подходит Лаки. Он матерый граффитиcт, настоящий солдат. Челу уже
под сорок, он седой, но Лаки все равно лучший в своем деле. 

В нашем деле. 

Лаки говорит: 

- Все-таки хорошо, что ты позвонил, Макс. 

Темно  и  тихо,  только  слышно,  как  переговариваются   граффитисты,
экстремалы и  мун-брейкеры. Как  они оттаскивают  тела мордоворотов  и
Крида. 

- Спасибо, что пришли, Лаки, - говорю я. 

Голова Чеки у меня на коленях, и я глажу ее светлые волосы. 

Лаки кивает и с размаху бьет меня кулаком по лицу. 

В голове  взрывается атомная  бомба, а  перед глазами  пляшут красивые
серебряные звездочки. Почти такие же как на небе. Сквозь красную дымку
и тупую пульсирующую боль я смотрю на Лаки. 

- Это тебе за то, что вы зачеркнули мою "Мадонну", - говорит Лаки. 

"Мадонна" - это лучший пис  Лаки. Он занимал целую стену  пятиэтажного
дома на Западном. 

Многие граффитисты пытались разгадать тайну улыбки "Мадонны"  писателя
Лаки. 

Я выплевываю выбитый зуб и говорю: 

- Наверняка у тебя остались скетчи... перепишешь... 

Лаки качает головой: 

- У вас один день, Макс. Можете пока отдыхать. Но если после этого  мы
увидим "хищников" на улице после заката... 

Он смотрит на меня и говорит вполне серьезно: 

- Пощады не жди. 

Лаки уходит. За  ним уходят и  все остальные. Никто  больше с нами  не
заговаривает. Понятно,  почему. Что  бы я  сделал с  ребятами, которые
уничтожают мои работы? 

Ингвар шмыгает носом и говорит: 

- Кульное приключение. 

Он потирает ссадину на лбу и шепчет: 

- Все-таки надо было нам назваться "Черная смерть". 

Мы с Чекой смеемся. 

Я и она - сквозь слезы. 

Мы еще помним расплавленное лицо Крида. 

Она шепчет: 

- Ты будешь выходить на улицу вечером... теперь? 

Я пожимаю плечами: 

- Может как-нибудь потом... 

Я смотрю в ее глаза и говорю: 

- Думаю, теперь у меня будет, чем заняться вечером. 

Ее губы алые и зовущие. Яркие и нежные. Сочные и приятные. 

Как аэрозольная краска "Красная-7" фирмы "Арт-лоджик".